дайте Татьяне ещё двадцать пять минут – в тысячный раз обойти его кабинет. и Татьяна поймёт – все Онегины просто врут. и Татьяна увидит – Онегина просто нет. он пародия, Таня, вся соль на подушке – блажь. второсортный герой и роман про него горит. даже имя не вспомнишь, портрета ему не дашь. был Онегин – осталось пятно между книжных плит.
был ли Онегин? Татьяна хватает стул. всё так очевидно. смеётся сама с собой. кто привёл его к ней? дал поверить? кто обманул? и листает страницы дрожащей сухой рукой. Таня ищет ответы, главу про письмо и сон. под пальцами выстрел, но мёртв ли один из них? кто в кого там влюблён, да и был ли вообще влюблён? была ли Татьяна? о чём этот вечный стих?
Дайте Татьяне, дайте ещё чуть-чуть – изучить фотографии, сдуть с переплётов пыль, даже если он был, то была ли в нём боль и суть? или чёрный костюм – это всё, что могло в нём быть? Что ты знаешь о нём – острый взгляд и циничный вид? но о чём он мечтает? и есть ли вообще мечта? про кого, выпив лишнего, говорит? или этот герой – только буквы и пустота?
дайте Татьяне, дайте же ей вздохнуть. ставьте точку сейчас, отпустите её к чертям. просто это весна разливает по миру ртуть, и она у черты, но нужна ли теперь черта?
автор задумал Татьяне другой финал. но Татьяна светлеет. стирается кабинет. кто кого там прощал, догонял, проклинал, искал? это больше неважно.
Онегина больше нет.
и Татьяна идёт быстрым шагом, дорогой строк. и Татьяна легка. как последний листок – легка. в небе тает февраль. в книгу пишется эпилог,
где Татьяна не встретила
этого
мудака.
(с) Соня Капилевич
